Павловск

Не прошло и столетия со времени сотворения Версаля, как по всей Европе стали сносить боскеты и аллеи, искривлять прямые линии, отказываться от регулярных стрижек деревьев, заменять торжественность меланхолией. Новая мода пришла из Англии: там родился стиль парка, который мы называем иррегулярным, или «английским».

«Он перескочил через изгородь и увидел что вся природа – сад», – сказал Гораций Уолпол об одном из основоположников новой моды, Уильяме Кенте. Изумрудные луга и холмы под низкими облаками, стоящие на них там и здесь группы деревьев, отражающиеся в ряби зеркального пруда, змеевидный изгиб ручья: смягченная, говорящая языком полутонов и намеков красота сельской Англии – заслуга Кента и еще одного отца пейзажной революции, Ланселота Брауна, который с 1764 года стал королевским садоводом. По их прихоти палладианские особняки дворцов знати стали вырастать из полян в окружении свободно рассаженных небольшими группами деревьев; очень скоро эти пейзажи начинали казаться настолько натуральными, что забывалось, что они созданы художником.

В природе нет прямых линий – вот главная заповедь английского сада. В моде теперь была свободная планировка, извилистые дорожки, отход от аллей, стриженых деревьев, арок  – всего того, что характерно для Версаля и французской парковой школы Ленотра. Французский парк торжественно преобразовывал несовершенство натуры по воле короля – отсюда незамкнутые перспективы и идеальные прямые его аллей и каналов. Английский парк, наоборот, лукаво и мягко подправляет природу, вводит одни растения и убирает другие, доводя до совершенства контрасты, виды, делая стремящейся к исчезновению грань между парком и окружающим его полями и лесом.

К этому эффекту стремился и в Павловске его главный создатель, итальянский декоратор Пьетро Гонзаго, которого в России уважительно называли Петром Федоровичем. Каждый день он обходил парк с подмастерьями, которые несли за ним ведра с краской, и отмечал деревья, которые надо пересадить или срубить, чтобы довести до совершенства систему постоянно сменящих друг друга видов и перспектив. Вызывая чувства и размышления, эта череда видовых ощущений должна была сопровождать сентиментальную прогулку по пейзажному парку: именно она, а не помпезные парады и не куртуазные приключения в беседках, становится теперь главным смыслом визита в сад, о чем и сообщает В.А.Жуковский в своей элегии «Славянка» посвященной Павловску: «Иду под рощею излучистой тропой; //Что шаг, то новая в глазах моих картина».

«Павловск – явление совершенно исключительное … самый замечательный образец пейзажного парка в России, да пожалуй, и во всем мире, – пишет в своих «Садах и парках», вышедших в 1916 году, В.Я.Курбатов, – Павловск может быть поставлен рядом с Версалем как образцом французского». Долина реки Славянки с ее подправленным руслом, «Храм Дружбы» Камерона, Старая и Новая Сильвия со статуями на перекрестье аллей, мавзолей Супругу-благодетелю, неожиданно раскрывающийся в гуще еловой чащи, грандиозная декорация «Белой Березы» Гонзаго – макрокосм не расчерченной, как у Ленотра, по линейке, а мягко «улучшенной» природы, где у посетителя должны пробуждаться различные по настроению, от радости до меланхолии, но неизменно светлые чувства. Недаром, как указывает Д.С.Лихачев, у Достоевского в «Идиоте» Павловск – арена чистых и счастливых снов, грез о том мире первозданной простоты и ясности, каким он был создан Богом и каковой люди должны пытаться по возможности снова обрести. Как сказано у Жуковского, «Одна лишь смутная мечта в душе моей//Как будто мир земной в ничто преобратился;// Как будто та страна знакомей стала ей,// Куда сей чистый ангел скрылся».

Вилла Адриана Сады Боболи Версаль Сан-Суси Царское село